Западня для лорда - Страница 45

Часы пробили семь, но Венеция не трогалась с места. «Розина» и театр были забыты. Она вслушивалась в его удаляющиеся шаги, в стук закрываемой двери, по щекам текли слезы. Прижав руки к глазам, она отчаянно разрыдалась, впервые с тех пор, когда была ребенком.

* * *

От Линвуда веяло арктическим холодом и яростью, когда он покинул особняк Венеции Фокс. Он всячески пестовал эти чувства, потому что знал, с чем в конечном итоге останется. С зияющей раной в сердце. Он шел по мостовой, чеканя шаг, и морозный воздух холодил ему лицо.

Он шел не оглядываясь, снова и снова повторяя себе, кем на самом деле является Венеция. Он отдалялся от ее дома и от нее, но, сколь бы велико ни было проложенное между ними расстояние, он не мог сбежать от того, что лежало у него на сердце. Линвуд проходил мимо женщин, опасливо на него косящихся, и мужчин, притворяющихся, что не замечают его вовсе. Он проделал уже половину пути, когда обнаружил, что забыл трость у Венеции. Прежде он никогда ее нигде не оставлял. Он хотел было продолжить путь, а за тростью отправить лакея, так как не имел ни малейшего желания снова встречаться с Венецией, но понимал, что так поступать нельзя. Трость являлась символом ордена Волка. Он поклялся оберегать ее ценой жизни и никогда не оставлять без присмотра. Будучи человеком, относящимся со всей серьезностью к принесенным клятвам, он развернулся и пошел назад.

Линвуд почувствовал запах дыма еще до того, как оказался на Кинг-стрит, но не придал этому значения; лишь повернув за угол, увидел царящую вокруг суету. На мгновение его сердце перестало биться, а желудок камнем упал вниз. Из дома Венеции выбегали люди, в полукруглом окне гостиной виднелись языки пламени. Линвуд бросился бежать.

Все происходило слишком быстро. Зазвенело битое стекло, огонь разгорался сильнее. К тому времени, когда Линвуд достиг особняка, из окна повалил густой черный дым, поднимающийся в ночное небо. Собравшиеся перед домом слуги и горничные с запачканными сажей лицами с ужасом взирали на происходящее. Все плакали. Из соседних домов выскакивали соседи в халатах и тапочках. Кто-то плескал водой из ведра на беснующийся океан пламени. Наконец Линвуд заметил Альберта. Венеции нигде не было видно.

— Венеция! — вскричал он, но ответа не получил.

Он пробрался к Альберту через царящий вокруг хаос и заметил, что старый дворецкий держит в руках его трость.

— Слава богу, вы вернулись, милорд. Она все еще внутри! — сказал Альберт, возвращая ему трость.

Линвуд наспех пробормотал слова благодарности, выхватил из кармана носовой платок и, обмакнув его в ведро с водой, прижал к лицу. Передняя дверь была распахнута настежь. Он вошел в холл, наполовину охваченный пламенем.

Деревянная балюстрада загорелась, когда он поднимался по ступеням. Из-за густого едкого дыма, разъедающего глаза, он едва видел, что творится вокруг.

— Венеция! — звал он, пытаясь перекричать ревущее пламя. — Венеция!

Наконец он заметил ее, бледное видение с белым, точно мел, лицом и черными как ночь волосами. Ее изумрудно-зеленое платье было хорошо заметно среди оранжевых языков пламени. Она кашляла.

Едва Линвуд поднялся на второй этаж, как ступени за его спиной обвалились. Схватив Венецию и прижав к себе, он втолкнул ее в спальню и закрыл за собой дверь, обеспечив им несколько драгоценных минут.

В ее глазах отражались страх и шок. Линвуд понял, что готов на все, лишь бы только стереть это выражение с ее лица.

— Лестница сгорела, — сообщил он.

— Другого пути нет, Френсис. Мы в ловушке.

Он посмотрел на окно. Проследив за его взглядом, она сказала:

— Мы на втором этаже. Прыгать отсюда слишком высоко.

— В таком случае нужно смягчить падение.

Он поднял скользящую оконную раму, впустив в комнату поток холодного воздуха с улицы. Огонь за дверью взревел еще яростнее. Высвободив из своей трости клинок, Линвуд обрезал веревку, приводящую в действие подъемник окна. Оно тут же захлопнулось, и в комнате стало невыносимо жарко. Спрятав клинок обратно в трость, он сделал на конце веревки петлю и обмотал ее вокруг металлической защелки окна. Дым сгущался, дышать становилось все тяжелее. Орудуя серебряным набалдашником, он выбил стекло и избавился от наиболее острых осколков. Затем выбросил веревку в окно и вскарабкался на подоконник. Крепко удерживая веревку в одной руке, вторую протянул Венеции, но она не двинулась с места.

— Веревка недостаточно длинная! — вскричала она.

— У нас нет иного выхода, Венеция. Придется довериться мне.

Она нерешительно оглянулась через плечо на пробивающееся из-за двери пламя, затем снова посмотрела на Линвуда.

— Пожалуйста, Венеция, — произнес он, беря ее за руку и заставляя вскарабкаться на подоконник. — Смотри на меня, и только на меня.

Она взглянула ему в глаза.

— Держись за меня крепче. Обхвати руками за шею, а ногами за талию.

Она прижалась к нему так, как он сказал, и они заскользили вдоль стены вниз. Веревка не доходила до земли футов двенадцать, и Линвуд прыгнул, по возможности стараясь смягчить удар Венеции.

Уже прибывшая пожарная команда передавала по цепочке ведра с водой, стараясь взять пламя под контроль. Подхватив Венецию на руки, Линвуд понес ее прочь от горящего дома. Когда они оказались на безопасном расстоянии, положил ее на землю и встал перед ней на колени. Ее лицо было испачкано сажей, волосы пребывали в полном беспорядке, шелковое платье погублено. Она взирала на него, до сих пор ощущая, как они, тесно прижавшись друг к другу, спускаются по веревке из горящего дома.