— Спасибо, Рейзби, но ты знаешь, я не стану этого делать.
— Увы, да, — угрюмо согласился тот.
— Мы намерены опровергнуть скандальные слухи.
Кивнув, Рейзби сделал глоток кофе.
— Найдется множество людей, считающих, что Ротерхем получил по заслугам.
Рейзби посмотрел в глаза Линвуда, без слов передавая завуалированное послание. Линвуд никак не отреагировал на слова друга, хотя сердце его дрогнуло.
Послышался шорох шелка, и, подняв голову, он увидел стоящую на пороге спальни Венецию. Оставалось только гадать, как много из их разговора она услышала.
— Леди Линвуд, — пробормотал Рейзби, отставляя чашку. Мужчины поднялись, но поклонился только Рейзби. — Прошу прощения за столь ранний визит. Я не хотел причинять вам неудобств.
— Ваш визит не доставил никаких неудобств, Рейзби. Вы всегда желанный гость в этом доме, — с достоинством, не уступающим герцогине, произнесла Венеция. Однако в ее голосе слышалась некая прохладца.
— Вы очень добры, но мне пора идти. Леди Линвуд… Линвуд. — Поклонившись, Рейзби посмотрел на приятеля. — Если изменишь решение касательно охотничьего домика…
Похлопав Линвуда по плечу, Рейзби вышел, а Венеция уселась в кресло, которое он освободил. Помолчав немного, она произнесла:
— Я слышала, что он сказал о Ротерхеме.
Линвуд ждал.
— Он считает тебя виновным.
— Да.
— Но продолжает называться твоим другом.
В глазах Линвуда вспыхнуло пламя.
— Весь Лондон полагает, что я убил герцога и вышел сухим из воды. Так будет всегда.
— Нет, если найдут настоящего убийцу.
Он напряженно сжал челюсти и посмотрел вдаль враз потемневшим взглядом.
— Вот только ты этого не хочешь, не так ли? — чуть слышно добавила Венеция.
Он посмотрел на нее так, будто сумел проникнуть в самую душу.
— Нет, — наконец признал он. — Не хочу.
Признание повисло между ними в воздухе.
— Зачем тебе защищать его?
— Я не его защищаю.
— Кого же тогда?
Он лишь покачал головой:
— Это не мой секрет, поэтому я не могу раскрыть его тебе, Венеция. Я дал клятву неразглашения и намерен сдержать ее, как и все свои клятвы.
В тишине комнаты будто снова зазвучали принесенные им брачные обеты, а еще данное ранее обещание: «Клянемся говорить правду или безмолвствовать».
— Я знаю. Именно так я и догадалась, что ты невиновен.
— Несмотря на улики, указывающие на меня, — улыбнулся он одновременно печально и цинично.
— Да.
Он поцеловал ее в лоб.
— Благодарю тебя, Венеция.
Она улыбнулась.
— Будет нелегко, несмотря на все влияние моего отца.
— Ничто хорошее не дается просто так, — чуть слышно отозвалась она.
Еще раз улыбнувшись друг другу, они слились в страстном поцелуе.
На протяжении последующих дней Венеция не раз замечала, что Линвуда что-то тревожит, как бы тщательно он ни пытался это скрывать. Она ловила его задумчивое выражение, когда он считал, что она не видит. Просыпаясь ночью, обнаруживала, что он лежит во тьме без сна. Когда он все же засыпал, его сновидения были тревожны. Венеция понимала: все это из-за убийства Ротерхема. Ее муж не убивал его, но знает, кто это сделал. Какая бы страшная тайна ни скрывалась за этим деянием, Линвуд готов защищать этого человека ценой собственной жизни или до конца дней незаслуженно считаться убийцей.
Венеция переживала за него, переживала из-за ужасающей тайны и того, какое действие она окажет на них обоих. Сколь бы сильно она ни пыталась, ее поцелуям не удавалось прогнать тревогу из его глаз, она не могла настаивать на том, чтобы он раскрыл ей тайну, поскольку сама была не до конца откровенна с ним.
Венецию переполняло чувство любви и нежности к мужу, человеку, которому пришлось немало вынести из-за нее и к которому стремилось ее сердце. Он любил ее невзирая на то, что она дочь Ротерхема, но она не могла заставить себя раскрыть ему всю правду из опасения лишиться его любви.
Однажды ночью Венеция проснулась и обнаружила, что Линвуда рядом с ней нет. Встав с постели, завернулась в большую шаль и отправилась на поиски.
Он стоял у окна в кабинете, глядя на ночную улицу. В комнате было темно, и в свете луны его обнаженное тело казалось серебристым.
— Френсис, — позвала она, обнимая его за талию и целуя в холодное плечо. Затем встала рядом с ним и тоже посмотрела в окно.
— Венеция.
Скользнув рукой к бедру, он теснее прижал ее к себе.
— Не хотел будить тебя.
— Я проснулась сама.
Стоя рядом, они созерцали чистое ночное небо с рассыпанными по нему мириадами звезд, сияющих ярче всех бриллиантов на свете, и тоненький, едва различимый серп луны. Венеция без труда отыскала глазами знакомую фигуру, столь много значившую для них обоих.
— Пегас, — прошептала она.
— Да.
Он поцеловал ее в висок. Они продолжали стоять и смотреть на небо.
— Ты встревожен.
— Немного.
— Из-за Ротерхема.
Он кивнул.
— Тебя не повесят, даже если и считают виновным.
— Это-то меня и беспокоит, Венеция.
— Френсис? — испуганно позвала она.
— Не волнуйся, мне совсем неохота плясать на виселице. А вдруг они надумают вздернуть вместо меня кого-то другого?
— Все тайно верят в твою виновность. Едва ли кому-то в голову придет искать иного виноватого.
— Надеюсь, ты права, Венеция.
— Как бы мне хотелось заблуждаться.
Он погладил ее по щеке.
— Если бы ты знала правду, изменила бы свое мнение.
Мрачная печать в его голосе заставила ее содрогнуться. Линвуд прижался губами к ее щеке: