Письмо прибыло за два дня до суда. Под пристальным взглядом Элис она спрятала его в карман и открыла, лишь уединившись у себя в спальне. Трясущимися руками сломала печать и развернула толстый лист гербовой бумаги Линвуда.
Послание было очень кратким: «Завтра в одиннадцатом часу. Л.».
Венеция испытала огромный прилив облегчения, но ненадолго. Завтра. При мысли о том, что готовит ей завтрашний день, у нее тревожно сжалось сердце.
Раздался стук в дверь.
— Венеция? — обеспокоенно позвала Элис.
— Лучше присядь, Элис. Мне нужно тебе кое-что рассказать.
На следующее утро экипаж Рейзби без опознавательных знаков вез Венецию и Элис в Ньюгейт. Хотя ночью Венеция не сомкнула глаз, сейчас, направляясь на собственную свадьбу, чувствовала себя очень спокойно. На ней было простое дневное платье цвета зеленой листвы, поверх которого был надет темный плащ. Ее волосы были убраны в классическом строгом стиле. Единственным ее украшением были жемчужные сережки. Едва ли такой наряд можно было назвать подходящим для новобрачной, но она не хотела ничем выдать себя перед теми, кто мог наблюдать за происходящим. Не осмеливалась ставить под угрозу успешность проведения церемонии.
Бросив взгляд на Рейзби, Элис склонилась к ней и прошептала:
— Еще не поздно передумать, Венеция.
Рейзби догадался, что Элис пытается отговорить ее от замужества, но ничего не сказал. От его привычного веселого расположения духа не осталось и следа, он выглядел почти таким же холодным и серьезным, как Линвуд. А уж в серьезности намерений Линвуда сомневаться не приходилось.
Сглотнув, Венеция тщательно разгладила складку на бежевой перчатке из кожи козленка. Это было совершенно излишним, принимая во внимание размах того, что они затеяли. Но на кону стояла жизнь Линвуда, поэтому Венеция не позволяла себе думать о том, что случится, если им не удастся осуществить план… или, наоборот, удастся. Она просто сосредоточилась на том, что должна сделать. Даже сейчас она продолжала играть роль хладнокровной, невозмутимой мисс Фокс, хотя Рейзби и Элис знали правду и про ее настоящее имя, и про истинные чувства.
— Ты знаешь, я не собираюсь менять решение.
Со вчерашнего дня они только и делали, что спорили об этом.
В голове Венеции снова и снова звучали вопросы подруги: «Что, если ты заблуждаешься? Все доказательства указывают на него. Что, если он пустил пулю в висок твоего отца?»
Но ее вера в Линвуда оставалась неколебимой. «Нет, Элис, он этого не делал». Такой ответ шел вразрез с логикой и уликами, но ее сердце считало его единственно правильным.
Даже если она заблуждалась, это уже не имело значения. Она не могла допустить, чтобы его повесили.
Когда они прибыли, Линвуд находился в камере один, чисто выбритый и безукоризненно одетый. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы напомнить Венеции, сколь он восхитительно красив и привлекателен и как сильно она его любит. При виде его у нее перехватило дыхание, а сердце на мгновение перестало биться в груди.
— Мисс Фокс, — поприветствовал он ее официальным тоном, будто они не собирались жениться. — Мисс Элис. — Он кивнул другу. — Рейзби.
Их глаза снова встретились, и она прочла страсть, таящуюся в его взгляде. Он мог сколь угодно долго скрывать свои истинные чувства от целого мира, но только не от нее. Каждой клеточкой тела она ощущала его присутствие и свою связь с ним. Они поженятся для того лишь, чтобы спасти его, и ни для чего больше. Да и как может быть иначе после всего, что произошло, после того, как он узнал, кем она в действительности является? Предательство и обман всегда будут стоять между ними, затмевая любовь и желание.
Дверь камеры открылась, вошел граф Мисборн в сопровождении высокого, тощего человека в мантии священника, сжимавшего в руках маленькую потрепанную книжечку. Только тогда Венеция, наконец, осознала реальность происходящего.
По виду священник был старше графа и явно нервничал, что неудивительно, учитывая, как власти могут истолковать этот брак. Венеции стало интересно, не заставили ли его силой прийти сюда. Одного взгляда на Мисборна было достаточно, чтобы понять: немного найдется людей, способных ему перечить.
Длинные костлявые пальцы священника раскрыли страницу в книге, отмеченную красной ленточкой. Он посмотрел на Венецию, но она не сумела понять, что таится в его взгляде — любопытство, порицание, сожаление. Она не стала отводить глаза, отказываясь чувствовать себя пристыженной или запуганной. Она взирала на него со своей легендарной дерзкой самоуверенностью. Священник сам отвел глаза, притворившись, что ищет нужное место на странице. Высоко вздернув голову, Венеция встала слева от Линвуда. Они не обменялись больше ни единым взглядом.
— Приступайте, — скомандовал он.
Священник начал произносить слова, которые свяжут их воедино перед Богом и людьми. Слова, которые нельзя обратить. Они спасут Линвуда от презренной участи, на которую его обрекла Венеция.
Сдержанно и невозмутимо она дала ответ, изо всех сил пытаясь скрыть бушующий в душе ураган чувств. Лишь когда Линвуд взял ее за руку и надел на палец кольцо, самообладание изменило ей. Его рука показалась ей очень теплой, в отличие от собственной, леденяще-холодной, а прикосновение легким, но собственническим. Венеция не осмеливалась посмотреть ему в лицо, опасаясь, что его глаза похитят остатки ее самообладания.
Голос священника зазвучал снова, но она не улавливала смысла слов. Для нее значение имели лишь пальцы Линвуда, коснувшиеся ее подбородка, повернувшие ее лицо к себе. Он склонился к ней и поцеловал с такой страстью, как если бы они были наедине, и Рейзби, Элис, Мисборн и священник не стояли рядом. Он целовал ее так, будто она не была дочерью Ротерхема и не предавала его. Венеция отвечала, будто и в самом деле являлась распущеннейшей из шлюх, каковой считали ее в свете. Наконец он прервал поцелуй, и она отступила на шаг, проложив между ними некое расстояние.