— Есть более удобный способ это делать.
Ему не требовалось смотреть на кушетку, чтобы понять, что она имеет в виду.
— Любоваться звездами, я хочу сказать, — объявила она привычным холодным, непроницаемым тоном, а затем добавила чуть мягче: — Вы же понимаете меня, лорд Линвуд?
— Отлично понимаю, — ответил он, угадывая ее внутреннюю борьбу.
Дождавшись, когда Венеция устроится на кушетке, он осторожно пристроился рядом, не касаясь ее. Некоторое время они лежали в молчании, созерцая небо с мириадами звезд.
— Теперь я различаю Пегаса более отчетливо, — наконец произнесла Венеция.
— Это признак наступления осени.
— Это созвездие названо в честь мифического крылатого коня?
— Да, того самого. Если посмотреть на него вверх ногами, то при наличии хорошего воображения можно увидеть лошадиную голову.
Венеция склонила голову набок, внимательно всматриваясь в небо.
— А яркая звездочка прямо над нашими головами — это Полярная звезда. По ней ориентируются путешественники, — пояснил он.
— Так вот она какая. Я-то представляла ее самой крупной звездой небосвода.
— Это распространенное заблуждение. Есть звезды крупнее и ярче Полярной. Иногда мы ошибочно принимаем за звезды планеты.
— Как интересно. Расскажите мне еще что-нибудь.
— Вон тот небольшой круг из звезд, расположенный под копытами Пегаса, — это Рыбы. Их всего две, и этот кружок изображает голову одной из них.
— А где же Дева, то есть девственница?
— Созвездие Девы в это время года не видно. Придется подождать до весны. Зато видно кое-что другое неподалеку от Пегаса и Рыб. — Он указал на звезды. — Водолей.
Венеция слегка задела его руку, глядя в ту сторону.
— Группа из тех пяти крохотных звездочек представляет собой его кувшин.
— Вижу.
Линвуд взглянул в ее заинтересованное лицо:
— Мне тоже нравится любоваться ночным небом, Венеция.
— Похоже на то. — Перекатившись на бок, она посмотрела на Линвуда. — Маленькой девочкой я любила наблюдать за звездами через чердачное окно. Я тогда часто повторяла, что, когда вырасту, у меня будет дом со стеклянной крышей, чтобы можно было созерцать ночное небо, лежа в кровати.
— Так оно и случилось.
— Да, — негромко подтвердила Венеция.
Ее улыбка подсказала ему, что происходящее имеет для нее гораздо большее значение, чем просто совместное созерцание звезд. Рассказывая и показывая ему, она делилась частичкой самой себя, выходя за рамки игры, которую они затеяли.
Опершись на подушку, Венеция некоторое время смотрела на него молча, затем поинтересовалась:
— Где вы всему этому научились?
— В Итоне и Оксфорде, а еще прочел в книгах отца.
— Так вы ученый.
— Нет.
Помедлив мгновение, она прикоснулась к его лицу и принялась очерчивать пальцами скулы:
— Вы похожи на своего отца.
Линвуд сжал зубы, чтобы подавить горький ответ.
— В тот день, когда мы столкнулись с ним у Гантера, я не могла не заметить, что между вами не все гладко. Я тогда решила, что это из-за меня.
— А какая разница?
Она пожала плечами, отчего темный плащ сместился, обнажив кусочек нежной белоснежной кожи.
— Ваш отец — граф, а вы — его сын. Я же простая актриса.
— Я не стыжусь вас, Венеция. А моего отца и вовсе не должно волновать то, с кем я провожу время.
— Похоже, вы на него сердитесь.
— Иногда оказывается, что отцы — вовсе не те великие люди, какими кажутся нам в детстве. Хотя, возможно, ваш батюшка — иное дело, я же опираюсь на собственный горький опыт.
Венеция смущенно потупилась:
— Мои отношения с отцом нельзя назвать простыми. Он был далек от идеала, каким сам себя полагал.
— Полагал?
— Он умер.
— Мне очень жаль.
Она посмотрела на него со странным выражением во взгляде.
— А ваша матушка? — снова спросил Линвуд.
— Она скончалась, когда мне было десять лет.
— Печально, что вы потеряли ее в столь нежном возрасте.
— Это было давно. К тому же я быстро научилась заботиться о себе.
— Сельский викарий и его супруга, вступившие в неравный брак?
— А вы, похоже, многое обо мне успели выяснить, — поддразнила она.
— Верно, — не стал отпираться Линвуд. — Так это правда?
Она горько рассмеялась:
— Едва ли. Но всегда гораздо приятнее предаваться очаровательным фантазиям, чем жить в суровой действительности, вы не считаете?
— Это зависит от того, что скрывается за пеленой очарования, — ответил Линвуд.
Она потупилась, на щеках появились тени, отбрасываемые длинными ресницами.
— Венеция.
Ее имя звучало в его устах нежно и мягко, точно шелк, навевая мысли о поцелуях.
— Линвуд…
— Не Линвуд, — возразил он, проводя по ее щеке подушечкой большого пальца. — Меня зовут Френсис.
Она всматривалась в его черные глаза, чувствуя, как в животе у нее неистово порхают бабочки.
— По имени человека называют в кругу семьи или близких друзей, а еще так обращаются друг к другу любовники.
— А кем мы друг другу доводимся, Венеция?
Его откровенный вопрос поразил ее, она не спешила отвечать, всматриваясь в его глаза, но без привычного желания соблазнить, стараясь проникнуть в глубь его души.
— Не знаю. — В ее крови бушевала страсть, сердце бешено колотилось, тело жаждало его поцелуев. — Вы оказались не таким, как я ожидала.
— А чего вы ожидали? — чуть слышно произнес он.
Вытянув руки вперед, она осторожно приложила их к его крепкому подбородку.
— Не этого, — прошептала она и, капитулируя, прильнула губами к его губам. — Точно не этого.