— Отчего же? Неужели тебе не хочется увидеть прославленную мисс Фокс или мисс Суитли?
Маркиз Рейзби надменно вскинул бровь:
— Возможно, в другой раз.
— Черт возьми, Линвуд, тебе это пойдет на пользу. Уверяю, дамы того стоят. Они и на сцене кажутся красавицами, а уж вблизи… Мисс Фокс — воплощение холодного серебристого лунного света, мисс Суитли — жарких солнечных лучей. Каждая по-своему божественна. — Он очертил руками в воздухе изгибы женского тела. — Ты ведь понимаешь, о чем я?
— Да.
— Которая из них тебе больше по душе?
— В настоящий момент я не ищу женского общества.
— А ведь уже немало времени миновало, — заметил Рейзби, изгибая бровь.
— Верно, — согласился Линвуд. — Но меня интересует совсем другое. И тогда, и теперь.
— Возможно, — не сдавался Рейзби. — Мне кажется, тебе не мешает забыться в чьих-то теплых, сладострастных объятиях.
— Не хочу забываться.
Разум Линвуда был занят вещами посерьезнее, чем погоня за юбками, хотя он дорого бы дал, чтобы все было по-другому. Однако дни праздных развлечений и ничего не значащего флирта миновали и никогда уже не вернутся, судя по хаосу, в который превратилась его жизнь.
— Мисс Суитли я уже обработал, она готова капитулировать, зато мисс Фокс совсем другое дело. В ней красота сочетается с утонченностью. Ты только вообрази, каково это — позабавиться с двумя одновременно! — Рейзби вздохнул.
Линвуд понимал, что приятель всего лишь хочет помочь, но пребывает в неведении касательно произошедшего и тех поступков, которые совершил Линвуд. Он отогнал от себя мрачные мысли, включая финальную сцену с Ротерхемом.
— Оставляю тебя в компании актрисок и твоего воображения, — отозвался Линвуд. — Буду ждать тебя на балконе.
— Несчастный! — Рейзби заулыбался в свойственной ему добродушной манере и покачал головой.
Венеция точно знала, как опознать мужчину, которого ищет. «У него трость черного дерева с набалдашником в виде серебряной волчьей головы с инкрустированными изумрудами глазами». В голове, пока она пробиралась через толпу мужчин в зеленой комнате, ища глазами нужную ей трость, звучали слова Роберта. Тростей было в изобилии, но нужной не находилось. Все же и трость, и ее владелец где-то в театре, Роберт не отправил бы ей послание, не будь полностью уверен. В этот момент Венеция заметила слегка колеблющиеся от ветра темно-красные гардины, за которыми скрывались выходящие на балкон французские двери. Она нервно вздрогнула от того, что придется проделать с ним наедине и в темноте.
Ей потребовалось полчаса, чтобы, минуя Рейзби, Хоувика и Девлина, добраться до гардин и проскользнуть за них, оставаясь незамеченной. Дверь была слегка приоткрыта. Сделав глубокий вдох, Венеция распахнула ее шире и шагнула вперед в объятия холодной, влажной лондонской ночи.
Она тут же заметила в лунном свете силуэт мужчины, смотрящего на освещенную улицу. Его темная фигура, казалось, была высечена из того же портлендского камня, что и балюстрада балкона. Венеция окинула взглядом бобровую шапку и перчатки, которые он держал в левой руке. Правая рука сжимала трость, наконечник которой был прижат к блестящему сапогу для верховой езды, а набалдашник в самом деле имел форму волчьей головы с поблескивающими крошечными зелеными камешками. Предостережения Роберта об этом человеке и о том, что он совершил, снова всплыли в памяти, обдав холодом. Но Венеция даже не думала о том, чтобы изменить решение, напротив, сделала шаг вперед, принимая вызов.
Мужчина полуобернулся к ней.
— Не возражаете?
Она жестом указала на карниз, нависающий над балюстрадой рядом с тем местом, где он стоял.
— Вовсе нет, — произнес он мягким, низким голосом, вовсе не грубым и не холодным, чего можно было бы ожидать от подобного мужчины. — Я как раз собирался уходить.
— Не из-за меня, надеюсь?
Венеция говорила неспешно, лениво-соблазнительно, приближаясь к балюстраде. Она остановилась на некотором расстоянии от него, тем не менее достаточно близко, и посмотрела не на него, а, как и он, на улицу.
— Кто бы мог подумать, что это место может стать таким хорошим убежищем?
Ей было отлично известно, как вовлечь мужчину в разговор и возбудить его интерес, всего лишь сообщив ему что-нибудь о себе. Это умение — неотъемлемый атрибут любой актрисы, и Венеция много лет его совершенствовала.
— Убежищем? — переспросил он.
Она продолжала неотрывно смотреть на залитую светом фонарей улицу, чувствуя на лице и низком декольте холодное дыхание ветра.
— Несколько драгоценных мгновений тишины посреди ночного неистовства. — Она всматривалась в проезжающие мимо экипажи и джентльменов, идущих под руку со своими любовницами. — Я частенько прихожу сюда перед спектаклем и после него. Чтобы подумать. Мне это помогает.
— Вам не нравится играть на сцене?
— Напротив, очень нравится. Мне не по душе другие обязанности.
— Вы имеете в виду зеленую комнату?
— И еще кое-что. Но, — она глубоко вдохнула и выдохнула, выпустив в морозный воздух облачко пара, — это часть моей профессии. Все прописано в контракте, представляете?
— Очаровывать и восхищать.
— Можно и так сказать. — Она придвинулась чуть ближе к нему для лучшего обзора декольте. — Но в действительности — чтобы вызвать интерес к театру и обеспечить щедрые пожертвования. Ведь и вы заплатили гораздо больше за возможность посетить зеленую комнату, чем за сам билет, не так ли, сэр?
— Так.
— Позволяя соблазнить себя.